Эта речь была произнесена преподобным Муном
в Вашингтоне 28 декабря 1971 года
и переведена г-жой Уон-Бок Че

В трудовом лагере было приблизительно 800 заключенных. Хотя воскресенье и считалось выходным, отдыхать нам не разрешали. У нас был так называемый “учебный час”. Все мы знали, что все, о чем нам рассказывают тюремные власти, — ложь. Хотя с заключенными обращались настолько плохо, что многие из них умерли, нам говорили, что относятся к нам хорошо. Они говорили, что посетители могут приходить к нам в любое время и приносить любые продукты и подарки. На национальные праздники они обещали, что разрешат нам есть рыбу, свинину, говядину, но в действительности ничего этого так и не было. Они не прекращали вести подобную пропаганду. Нам читали лекции о режиме Ким Ир Сена, после чего мы должны были записывать наши впечатления в специальную книгу, которую затем читали и проверяли. Тех, кто написал хороший доклад, хвалили перед всеми заключенными. Эта похвала Ким Ир Сену и его режиму была очень важна для них. Единство с режимом очень одобрялось. И кто бы ни написал хороший доклад, награждался общими аплодисментами. Если мы переставали хлопать, нам делали выговор.

Обычно для докладов выбирали заключенных из самых уважаемых людей, — тех, кто раньше противостоял режиму. Так власти пытались влиять на нас. После этого молодых заключенных подселяли к докладчикам. Они спрашивали их, как те могли сказать такое в докладе. Говорили ли они от чистого сердца? Однако часто молодые заключенные являлись агентами. И если докладчик отвечал, что его принудили сказать так и не иначе, то его сурово наказывали и помещали в “одиночку”. Используя подобную тактику, власти постепенно принудили многих из нас изменить своим убеждениям.

Наш ежедневный рацион состоял из трех горсточек риса (чего, естественно, было недостаточно) и супа, который обычно готовился из листьев редиски, воды и соли. Это все. Работа, которую мы должны были выполнять, заключалась в погрузке сульфата аммония. По 40 кг сульфата нужно было засыпать в соломенные мешки, завязать веревкой и погрузить в фургоны.

Мешки и веревки нужно было носить со склада. Вся эта работа лежала на нас. В нормальных условиях рабочие должны есть свинину, чтобы поддержать свое здоровье, так как аммоний разъедал кожу. Более того, обычные рабочие должны грузить по 70 мешков. Наша же ежедневная норма состояла из 130 мешков каждый день, и мы не получали свинину, лишь небольшая порция риса поддерживала нас в течение всего дня.

Мужчины объединялись в бригады по десять человек и в таком составе должны были выполнять норму. Аммоний накапывали в насыпях удобрения, упаковывали и перевязывали. Мешки нужно было дотащить до весов, а затем на плечах до фургона. По подсчетам коммунистов, около 80 % заключенных не выдерживали таких условий более трех лет и умирали. Уже через шесть месяцев в результате тяжелой принудительной работы и отвратительного питания кожа заключенных приходила в ужасное состояние. Это напоминало фотографии заключенных нацистских лагерей, которые вы можете увидеть сейчас. Голени ног становились толще бедер. Мы весили меньше, чем дети, и напоминали собой трупы. Трудно даже представить, как мы выглядели.

От фабрики удобрений до тюрьмы было около 2,5 миль. Каждое утро, окруженные вооруженными охранниками, держась за руки, мы выстраивались в четыре цепочки. Если мы ослабляли или отпускали руки друг друга, нас обвиняли в попытке к бегству. Зачастую мы даже не могли поднять головы, не то что держать пистолет или ружье, как наши охранники. Все было направлено на то, чтобы уморить нас за три года.

В таких условиях сложно было выжить. Если заключенный не выполнял норму, его порцию сокращали в 2 раза. Для нас, конечно, не было ничего важнее еды. Человек, как известно, это не только физическое тело. Если заключенный полагался только на получаемую пищу, чтобы выжить, он почти наверняка умирал. Я приучил себя чувствовать, что меня духовно питали. Я понимал, как важно было контролировать свои разум и душу, и решил жить, съедая лишь половину своего ежедневного рациона пищи. Постепенно привыкнув к этой мысли, я начал отдавать половину пищи другим заключенным, убеждая себя, что и при таком рационе смогу выполнять норму.

Поскольку в бригаде было 10 человек, мы работали парами. Работа была более легкая и более тяжелая. Я принял решение, что буду делать самую трудную работу. Я решился на это и сказал себе, что и тогда я не умру, ни через 3 года, ни даже через 10. С этого момента я смотрел на свои полпорции как на достаточное для меня количество еды, а на вторую половину как на дополнительную, данную мне Богом. Я нашел в этом огромное духовное утешение. Я почувствовал, что жизнь — постоянное испытание, и решил работать настолько усердно, насколько возможно.

В бригаде из десяти мужчин всегда оказывался кто-то, кто был слабее остальных. Тогда мне приходилось работать еще усерднее, чтобы доделать работу этих людей. В течение дня, если мы начинали думать о еде, продолжать работу было очень трудно, поэтому я старался никогда не думать о пище. Я решил, что эта работа предназначена мне судьбой и я был рожден для нее. Я хотел вложить в нее все свое сердце и работать с полной самоотдачей, — так, как если бы эта работа была необходима Богу.

Работа начиналась в 8 утра, в 10 часов был десятиминутный перерыв. Нам разрешали пойти в уборную, но я старался не думать об этом.

Я ждал, пока не сходят все, и только тогда я сам мог пойти туда. Я работал с таким душевным настроем, что практически сохранял свой физический вес. Это вызывало недоумение сотрудников тюрьмы. Где бы я ни трудился, я всегда искал самую тяжелую работу. Каждый день состав бригад изменялся, чтобы предотвратить подготовку побегов. Все заключенные хотели быть в одной бригаде со мной!

Я старался не разговаривать много, потому что знал, как хорошо организованы коммунисты. Самым сложным для меня было описывать свои чувства после прослушивания очередного лживого выступления. Охранники уделяли мне пристальное внимание, ища малейшую возможность обвинить меня. Они даже подселяли шпионов в мою камеру, но я не произнес ни слова. Власти использовали заключенных в качестве агентов за небольшое увеличение порции.

Все мысли заключенных были только о еде. Иногда в этой убогой пище попадались маленькие камешки. И если кто-то выплевывал их, другие пытались подобрать. Если заключенный был болен и не мог работать, его порцию сокращали вдвое, это огорчало и опечаливало более всего. Если порцию сокращали, заключенный чувствовал так, как будто он умирает. Даже если у него была лихорадка или невыносимая боль, он делал все, чтобы только выползти из камеры и получить целую порцию. Обед давали прямо на рабочем месте, поэтому, чтобы получить его, необходимо было притворяться, что он работает. Он не мог отдыхать здесь. Если он хотел получить ужин, ему необходимо было приложить все усилия, чтобы добраться обратно в лагерь.

Порция состояла из одной миски риса. Как только заключенный получал ее, он бессознательно заполнял рот рисом. Пока это поедалось, он наблюдал за другими, их мисками и их рисом. Задолго до окончания раздачи заключенный заканчивал есть. Он сразу же забывал, что уже поел, и, видя, как мимо него снует еда, винил других, что они съели его порцию. Время от времени пищевой шок был настолько силен, что человек, не успев доесть, умирал. Тогда вокруг него начиналась драка за остатки пищи, в том числе и изо рта умершего. Вы вряд ли можете представить, насколько это было ужасно.

Самым сложным заданием было нести мешки, полные удобрения, на весы. Эту работу я взял на себя. Никто больше не хотел этого делать. Обычно мешок весил 40 кг. По мере продвижения работы насыпь с удобрениями уменьшалась, а расстояние, на которое нужно было переносить мешки, увеличивалось.

Раз в год коммунисты выбирали лучшего заключенного, и я победил. Среди заключенных было около 20 человек, которые хотели следовать моему примеру, но я не смел обратиться к ним. Несмотря на то что им запретили разговаривать, во время перерыва они подошли ко мне поближе и сказали, что получили откровения. Охранники стали обращать на нас внимание, поэтому я сказал своим новым последователям, что они не должны подходить ко мне. Утром, когда заключенные выходили из своих камер в узкий коридор, эти последователи подходили и обнимали меня. Раз в месяц нам разрешали видеться с посетителями. Приходившие родственники или друзья приносили рисовую муку, которую человек делил со своим соседом по камере. Если мука появлялась у одного из моих последователей, он заворачивал небольшую ее часть в бумагу и прятал, чтобы потом сделать рисовый пирожок. Они приносили эти пирожки на место работы, чтобы отдать их мне во время обеденного перерыва, что было очень сложно, так как каждый день охранники очень внимательно следили за заключенными. Это было незабываемое впечатление.

После освобождения Хыннама силами Объединенных Наций я и четверо моих последователей направились в Пхеньян. Остальные разошлись по своим домам.

Я рассказал вам все это, и теперь вы имеете представление об условиях жизни того времени. Коммунистическая организация была очень сильна, и те дни в тюремном лагере стали одним из самых сложных испытаний, выпавших на мою долю. Коммунисты легко подчиняли себе людей с помощью распределения еды. Если кто-то проявлял “реакционные” мысли, его порция уменьшалась настолько, что он либо менял свою точку зрения, либо кончал свою жизнь самоубийством. Я не думаю, что вы можете даже представить себе, чем обернулся бы для вас коммунизм, стань он вашим образом жизни, вашим образом мыслей.